BEST DAD EVER

СРОЧНО ТРЕБУЕТСЯ ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ
kieran riordan | киран риордан

woody harrelson

---

ВОЗРАСТ: ~58; ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ: член совета директоров Rosen Corp. Такой себе отец, замечательный отчим.

РАСА: человек.

О ВАС

---

Киран понятия не имеет, что такое «не хватает денег» и «прости, милый, мамочка не может купить тебе эту игрушку» — Риордан-старший негласно входит в тысячу богатейших людей Америки, а когда у мелкого возрастают аппетиты, его осаживают прохладным «не заслужил».
«Не заслужил» проходит красной нитью через все его детство: отец умеет зарабатывать в обход закона и общаться с отбитыми маргиналами, но совершенно не понимает, как вести себя с маленьким сыном. Пока вся страна молится на систему Монтессори, Кирана воспитывают путем невозбранного опиздюливания.
Он заканчивает частную школу, получает диплом Массачусетского Технологического и все равно не может добиться отцовской похвалы. На подкорке зудит перманентное неудовлетворение, которое Киран пытается заглушить экстремальным спортом, раз за разом тестируя предел своих возможностей. В две тысячи третьем он, наконец, экспериментально устанавливает порог, который перешагивать не стоило. Перелом спины — не такая уж высокая цена за прозрение. Наверное.
В MGH Киран проводит почти полгода, но не прочь остаться там навсегда. Блант похожа на Шерилин Фенн в лучшие годы, а униформа медсестры идет ей даже больше, чем Шерилин — то черное платье.
Отец хватается за сердце, когда Киран приводит в дом невесту. Безродная девица с тремя выблядками, старшему из которых вот-вот исполнится пятнадцать, на выгодную партию не тянет, о чем Риордан сразу же сообщает — и нарывается на категорический отказ. Вернее, на категорический посыл, но и отказ там считывается свободно. Кирана больше не интересует отцовское мнение, и потерять криминальное наследство он тоже не боится: в Роузен платят достаточно, чтобы хватило и на жену, и на приемных сыновей, и на дочь, которую Блант рожает ему сразу после свадьбы.
К сорока годам Киран, наконец, мирится с отцом, начиная вникать в его дела. Особого пиетета к американской конституции он не испытывает, а рабочими возможностями пользуется на все сто процентов: когда возникает необходимость бесследно устранить одного из конкурентов, Киран, не долго думая, отправляет его в лапы ребят «Улисса» и дает полный карт-бланш на любые извращения. Бедолаги хватает ненадолго.
Блант хоронят летом двадцать второго. Занимательная ирония: жена новоиспеченного главы RC Genentech Symbionic сгорает от рака. Смешно всем, кроме Кирана. И дочерей Кирана. И пасынков. И вообще, блядь, только попробуйте улыбнуться в радиусе сотни футов.
Каждый переживает боль по-своему: пока младшие неумолимо отбиваются от рук, он с головой уходит в работу, но карьерные успехи вновь идут рука об руку с семейными трагедиями — спустя четыре года Киран получает кресло в совете директоров корпорации, а меньше, чем через месяц, срывается по первому звонку в хорошо знакомый MGH. Старшая из его дочерей лежит в реанимации, утыканная капельницами. Падение с шестого этажа на асфальт — чудо, что не скончалась до приезда неотложки, но едва ли доживет до следующей недели.
Киран использует все ресурсы, которыми обладает, чтобы вытащить Роми с того света. Формирует целый временный отдел в Genentech, который спонсирует, по большей части, лично: над девятнадцатилетней девчонкой трудятся лучшие специалисты, которыми располагает Роузен, СМИ освещают детали каждой новой операции, и вскоре здоровье дочери Кирана становится не столько заботой самого Кирана, сколько вызовом корпорации, ее возможностям и технологиям. На примере Роми Риордан они показывают, на какие чудеса способна медицина...
...если у вас достаточно денег.
«Цельнометаллическая стерва» Риордан выступает на конференции, как только окончательно покидает больничные стены. Киран, безусловно, любит свою девочку, но не видит причин не использовать ее в качестве ходячей рекламы — и жизнь Роми превращается в бесконечное реалити-шоу. Людям интересно, как ей живется с протезами конечностей, искусственным позвоночником и органами, напечатанными на 3д-принтере. Люди смотрят на нее, как на неведомую зверушку, которая на 65 процентов состоит из искусственных материалов, и за один только квартал спрос на услуги Роузен вырастает почти в два раза. На фоне такого успеха очередная неприятность — жена младшего из пасынков бесследно исчезает прямо из собственного дома, — кажется сущей мелочью. Исчезла и исчезла. Очень жаль.
Вплоть до тридцать четвертого Киран закрывает глаза на капризы младшей дочери, позволяет Штефану тратить кучу времени и денег (его собственных, в первую очередь) на поиски жены, не влезает в дела Дорана с Фредди и, по большей части, вообще держится в стороне, но рано или поздно любому счастью приходит конец. Конец терпению Кирана наступает шестнадцатого апреля, в день, когда Роми «full metal bitch» Риордан в прямом эфире заявляет журналистом, что они могут «идти нахуй». И вообще, она, знаете ли, «все это ебала». А если хотите снимать кого-то на камеру — снимайте «как ваша жена делает вам утренний минет».
Киран смотрит в стену и убеждает себя, что это обычный подростковый кризис. Киран швыряет хрустальную пепельницу в сверкающий aston martin и думает, что всем этим малолетним ублюдкам пора вытащить головы из задниц.

И О НАС

---

1. На форуме присутствуют все пятеро замечательных детей Кирана. С нашими анкетами и постами можно ознакомиться через аккаунт читателя (кнопка рядом с пиар-входом).
2. Мы ожидаем: посты без чувственной тонкой-звонкой в о д ы, в третьем лице и разумного объема (выдавать больше 5-6к знаков на регулярной основе не умеем и не любим; от вас, само собой, тоже не потребуем), какое-никакое чувство юмора, спокойное отношение к чужим игровым предпочтениям и готовность общаться (обсуждать сюжеты — это святое, да и в целом мы лапушки).
3. Любые извращения приветствуются.

пост

— Да уж. Это тебе, блядь, не Хастлер, — тянет Штефан, откидываясь на спинку кресла. У девицы, которая танцует перед их столом, маленькая грудь, а бедра покрыты плохо затонированными синяками. Если за громкой музыкой она и слышит его слова, то не подает виду: улыбается, словно всю жизнь только и мечтала трясти задницей для капризных гостей. Спала и видела.
За полчаса перед ними выступают четыре стриптизерши. Дорана, кажется, не заинтересовывает ни одна. Штефан пару минут наблюдает за последней, но отрицательно мотает головой, когда она подходит ближе: разговаривать нет желания, позволять размалеванной суке тереться на его коленях — тем более.
— Они смазывают ноги какой-то херней, чтобы не скользить на шесте, ты знал? Это дерьмо потом не отстираешь, особенно если брюки светлые, — говорит он, пока девушка, грациозно перекинув волосы с одного плеча на другое, плавной походкой направляется прочь. Еще до того, как тягучий эмбиент сменяется витч-хаусом, ее место занимает новая. Брюнетка, в отличие от всех предыдущих, с фигурой, которой позавидовала бы молодая Сальма Хайек.
Ну или не позавидовала бы. Хуй ее знает, эту Сальму.

Штефану она нравится. Может, не целиком, но всяко больше, чем прочие предложения клуба. Красивая, едва ли старше двадцати двух и на порядок свежее, чем все ее товарки. Глядя, как она до смешного аккуратно снимает кружевное, щедро украшенное стразами бра, он еле сдерживает сочувственную усмешку.
Только идиот верит в то, что стриптизерши зарабатывают по тысяче баксов за ночь и через полгода непыльной работы покупают квартиры в приличных районах Бостона. Девочки вроде этой просаживают добрую половину на костюмы, чтобы те не успели приесться постоянным гостям; оставшееся сжирает пластическая хирургия, или легкие наркотики, или, чем черт не шутит, учеба в каком-нибудь колледже. Штефан представляет, как она, зевая, стирает многослойный макияж и тащится после ночной смены в кампус, и ему становится искренне ее жаль. Секунд на пять. Или даже десять.
После третьего стакана он неизменно становится слишком сентиментальным.

— Сядь. Выбери что-нибудь сама, — он кивает на винную карту, зная, что девица, поломавшись для виду, ткнет пальцем в самую дорогую позицию, а в итоге ей принесут красное столовое из пакета. Схема развода в стрип-барах едва ли менялась за последние пятьдесят лет, нарушать негласные правила Штефан не собирается.
Вблизи на нее по-прежнему приятно смотреть. Он протягивает руку, накручивая на палец прядь блестящих темных волос, и тянет к себе. Скорее догадывается, чем видит, что ей это не нравится: по юному личику лишь на мгновение пробегает тень недовольства — уже спустя пару мгновений стриптизерша вновь смотрит на Штефана с идеально отрепетированным желанием в широко распахнутых глазах. Как будто не трахалась последние лет десять и теперь изнывает от желания, чтобы ей засадили.
Если не знать, что реальные женщины изнывают только в дешевых фильмах категории икс, то можно и поверить.

— Может, поднимемся на второй этаж? — голос у нее низкий и с еле слышной хрипотцой — такой же искусственной, скорее всего, как все остальное, но вполне в его вкусе. Девица призывно улыбается сперва ему, затем Дорану, чью кислую физиономию впору добавлять вместо лимона в пирог. Прежде, чем Штефан успевает ответить, брат припечатывает сухим «нет» и отворачивается.
— Чуть позже, милая. Чуть позже — обязательно, — он разочарованно пожимает плечами и жестом просит ее уйти. Стриптизерша не возражает: забирает у официантки свой бокал и проворно исчезает с глаз.

— Окей, я понял, мы пришли не развлекаться, — Штефан складывает руки на груди и всем своим видом выражает обиду на старшего брата.
В такие моменты он как никогда жалеет, что не сломал ему в детстве спину.

— Виски-колу, — Феликс подмигивает бармену, демонстрируя VIP-браслет, и облокачивается на стойку правым боком, дожидаясь своего напитка. Этот клуб – один из тех, в которые его пригласили просто так, отдохнуть. Этот клуб – едва ли не единственный на весь Бостон, в который он действительно был рад прийти в свой выходной день. Он меньше всех напоминает бомжатник, в нём меньше всех хамят вышибалы, и входной взнос в него превышает сотню долларов, что значительно прочищает публику от любителей нажраться и затеять драку на танцполе.
— И «Чернобыльский закат».

Феликс напропалую врёт, когда щебечет Джерри о том, что этот коктейль стоит того, чтобы его попробовать: он и сам не пробовал раньше – просто увидел у какой-то дамочки за стойкой и решил, что с ним тот будет смотреться безумно хорошо. И это правда. В мерцающих бликах и рассеянном цветном тумане, со своими белыми волосами и этим дурацким коктейлем в руках, Джерри выглядит так, как должен выглядеть в представлении Бейкера любой человек искусства: абсурдно, нелепо, практически вызывающе. Он вызывает улыбку (особенно его якобы-каменное лицо, на котором большими буквами написано, что коктейль ему ну совсем не понравился), а ещё непреодолимое желание прижаться так близко, чтобы со стороны никто не сумел разобрать: танец это или прелюдия.

Он рассказывает о своих выступлениях, и последовательно перебирает все стадии – от записи сета к афтепати. Он говорит о том, что на первый трек его вдохновил соседский ремонт, а на третий – шум воды в пенистой ванной; жалуется на дерьмовую организацию и отвратительное отношение; сознаётся в плагиате даже – и тут же просит никому не рассказывать, тихо посмеиваясь. Феликса покачивает совсем не в такт грохочущим битам, его вообще не интересует музыка. Он сосредоточен на собственном тембре и каждой реакции Джерри: ему кажется, будто своими речами он может ввести спутника в транс.
Полагаться на силу своего обаяния было ошибкой – Феликс понимает это спустя примерно полчаса пустой болтовни, когда остаётся один на один с недосказанной мыслью, разыгравшимся воображением и тлеющим теплом на скуле. Чёртов Джеремайя Шоу.

— Виски-колу, — с тяжёлым вздохом юноша вновь приваливается к стойке: ладонью проводит по взмокшим волосам, убирая их со лба, а за полученный стакан хватается, словно за спасательный круг. По стеклу тихо постукивают кубики льда, а колы в этот раз чуть больше, чем в прошлый – очевидный признак либо того, что бармен перестаёт верить в его трезвость; либо того, что работает в связке с теми ребятками у стены, что толкают простофилям прозрачные пакетики втридорога. Ну и хуй с ними, так и быть, – думает Бейкер уже через пять минут, опустошив стакан полностью, — Главное, чтоб не аспирин толкали. Задумчивое лицо снизу подсвечивает телефон: гудки тянутся один за другим, а абонент с того конца линии уже давно не абонент, и, по всей видимости, звонка не слышит.

Феликс не слишком переживает – он не из тех, кого так просто бросают в клубе посреди вечера. По крайней мере, таким не был до сегодняшней ночи, не знает, как себя ведут брошенки. Он по-прежнему держит в руке телефон, отлипая наконец от барной стойки, а где-то по дороге к противоположному концу танцпола внимательно всматривается в кашу из лиц и тел, среди которых потенциально может обнаружиться Джерри. Телефон всё ещё не подаёт признаков жизни, а рост Феликса не позволяет ему разглядеть светлую макушку издалека. Он добирается до местных барыг, отвешивает комплимент кроссовкам из новой лимитированной коллекции одного из них, расспрашивает о содержимом пакетиков. Степень опьянения Бейкера прямо пропорциональна уровню его щедрости, а у торгашей сегодня отличная ночка, поэтому стоимость даже не обсуждается – он протягивает крупную купюру наугад и не требует сдачи.

— О!
Джерри разворачивает его за локоть к себе, а он чуть не роняет под ноги драгоценный телефон, который так и не убрал. Лицо Феликса вновь тянется в довольной улыбке, взгляд бегает по лицу напротив, а свободная рука трясёт сбоку заветный пакетик счастья. Сначала фырчит:
— Угрожал мне, а потерялся сам. Значит, теперь у меня есть право тебя сожрать?
Затем, кивает в сторону таблеток с ухмылкой:
— Что думаешь?

За всю свою жизнь он не встречал ни одного художника, что отказался бы от дури. Телефон за ненадобностью отправляется в задний карман джинсов. В следующую же минуту он отправляет одну из таблеток себе под язык. Вторую вытягивает пальцами из пакетика и водит ею прямо перед глазами Шоу, будто бы самой сладкой приманкой. Ему нравится эта игра, нравится, как быстро таблетка тает под языком, нравится то, как их поджимает толпа, давая новый повод подойти ещё ближе. Как будто повод был нужен. Очерчивая неровный круг перед лицом, Феликс задерживает таблетку на уровне сомкнутых губ.

— Открывай, — смешливо, но без насмешки – в глазах чёртики и чистейшее любопытство.

― Дневная норма промилле в крови превышена, мистер Старк.
― Ну так обнули счётчик.
― Функция не предусмотрена для программы «Бросаю бухать за 30 дней».
― Дебильная была затея, ― Старк покачивает стаканом с виски из стороны в сторону, обточенные жидкостью кубики льда с мягким стуком бьются о стенки. Голограмма Пятницы глядит с укором, сложив тонкие руки на груди – совсем как Пеппер. Или как Мария Старк. Тони рассматривает виски на просвет, улёгшись животом на чертежи. Привычка рисовать их от руки – отцовская муштра. Он даже в своём алкоголизме на пятом десятке со всех сторон под давлением покойных родителей.
― Сколько мне осталось до отметки «в ёбаное говно»?
― Приблизительно 0,3 литра.
― А если я это допью и остановлюсь?
― Вас вырвет.
Тони брезгливо отодвигает от себя стакан, откидывается на спинку кресла и смотрит в потолок, под которым вращаются графические макеты проекта.
― Кажется, у меня серьёзные проб…
― Питер Паркер в Башне, мистер Старк, ― без эмоций перебивает Пятница. Её скучающий презрительный тон муниципального чиновника бодрит и раздражает, как церковные колокольни. «Как всё-таки хорошо, ― думает он, ― Что она, зная меня, всё равно меня не жалеет».
― А какого хуя, собственно, он в Башне делает?
― Вы дали ему доступ 1Б, охранные системы не реагируют, ― «Более высокий уровень доступа только у Хэппи», ― могла бы добавить Пятница, если бы хотела уличить Старка в его слабости. Но она знает, что он всё и сам знает. Разработать ИИ, который анализирует твою личность, это гениально. Гениально недальновидно.
Тони снова хватается за стакан.
У него бардак в голове и на рабочем столе. Влюблённость напоминает волнообразную шизофрению с резкими спадами и продолжительными накатами. То сутки в лаборатории без допинга под эгидой «Геройствовать в спортивном костюме небезопасно. Я должен его обезопасить», то сутки под одеялом в изнеможении от апатии. Виски на завтрак, лишь бы не заниматься раскопками археологических руин самого себя сразу после пробуждения. Под его ответственностью холдинг с гигантскими активами, сепарированные «Мстители» и вся ёбаная планета Земля, а он трусится над видеоотчётами с костюма Человека-Паука. Мир глазами Питера Паркера чужой и пугающий.
И Тони снова хватается за стакан.
― Мистер Старк, я выхожу из «Мстителей».
― Не понял, ― он делает несколько неровных замедленных шагов ближе, наклоняется, пытаясь поймать взгляд. На костюм не смотрит и вовсе, он – мелочь. Подумаешь, самостоятельно спаял каждую сраную микросхему. Подумаешь, с нуля написал программное обеспечение. Подумаешь, нарушил несколько законов, чтобы костюм не фигурировал ни в каких документах и не был замечен советом директоров. Просто тряпка.
― Похоже, речь идёт о полном отказе от вашего покровительства, мистер Старк, ― услужливо и терпеливо объясняет Пятница.
― …Вообще не понял, ― в голове скрипят шестерёнки и лопасти не попадают в пазы. Тони тупит взгляд и мысленно хлещет себя по щекам. Злоба и обида – из стакана. Нужно взять себя в руки и выслушать. И попытаться переубедить. Нужно быть старше. И не быть как отец.
― У тебя есть какая-нибудь заготовленная речь, чтобы объясниться? Я могу включить драматичный свет.